Торфяной барон

В каждом уважающем себя старинном замке должно обитать привидение. В латвийском Круспилсе их целых два.

Согласно легенде, когда в XIII веке начали строить замок, стали происходить нехорошие чудеса. Возведут каменщики стену, а на утро приходят – валуны разбросаны. Будто великан пошалил. И так раз за разом, изо дня в день.

«Не иначе проделки черта!» – решили строители. Замок возводил рижский епископ, чтобы укрепиться на землях «язычников».

В козни нечистой силы Его Преосвященство верило твердо.

Тут кто-то и предложил: надо принести жертву. Так и порешили. Выбрали ничего не подозревавшего безобидного работягу и замуровали в угловой башне. Времена были на редкость жестокие – ничего святого. Строительство с тех пор пошло как по маслу. Только по ночам во дворе цитадели появился призрак, пугавший обитателей и охрану.

То ли чтобы загладить вину, то ли чтобы уберечься от будущих напастей, замок назвали Крейцбургом – «городом креста», по-латышски Круспилс.

Спустя века в замке случился скандал: сын хозяина влюбился в служанку. От девушки хотели откупиться, но она, тоже влюбленная, не желала идти отступать. Тогда ее заманили в подвал и, по уже устоявшейся традиции, замуровали. К тени работяги прибавилась женщина в коричневом – призрак в простом платье прислуги.

Ходят призраки по ночам, людей пугают. Рассказывают, даже в советское время, когда в Круспилском замке стояла воинская часть, патруль нередко обнаруживал часовых без чувств. Солдаты не могли объяснить, что их так напугало.

А вот официантка дома офицеров, тоже находившегося в замке, однажды с криком выпрыгнула из окна.

«Я видела привидение!» – уверяла она санитаров по дороге в «психушку».

Как бы то ни было, а сотрудники музея, открывшегося в замке после того, как его покинули военные, уверены: привидения в нем есть. И даже рады, когда у них пропадают ручки, ключи и различные мелочи. Это значит, что призраки взяли с них своеобразную «дань», удовлетворены и больше шалить и пугать не будут.

- Так призраков же двое, от одного, может, и «откупились», но второй-то всякое может выкинуть? – обронил я.

Девушки-экскурсоводы переглянулись. Ну, думаю, сейчас сошлются, что плохо понимают по-русски. Но ничего – нашлись.

- Они в сговоре, – ответила та, что постарше.

Что ни говорите, а легенды привлекают туристов больше, чем просто старые стены. В этом смысле, опыт латвийских коллег бесценен. Тут любая мало-мальски старая усадьба, где когда-то были общежития, техникумы, воинские части, теперь используется не только как музей, отель и место торжеств. Придумано множество разных преданий, примет и церемоний. В особом почете свадьбы. И будьте уверены в любом замке или старой усадьбе, вас заведут в «бывший будуар хозяйки» и покажут зеркало. «Если влюбленный увидит в нем свою суженую до того, как сделает ей предложение, она навсегда сохранит свою красоту».

Такое зеркало есть и в Круспилском замке. Последние владельцы слыли примерными семьянинами и, кстати, толковыми хозяевами. С XVII века полуразрушенную крепость польский король подарил барону Корфу. Этот древний немецкий род и владел замком до его национализации правительством молодой Латвийской республики в 1920 году.

Что средневековый замок в Латвии связывает с Ленинградской областью, расположенной на расстоянии 600 километров от него?

Фамилия Корфов была хорошо известна в России. Еще при Анне Иоанновне, принявшей после Курляндского герцогства, императорский престол в Санкт-Петербурге, бароны присягнули на верность русской короне. Среди них было немало блестящих военных, дипломатов, губернаторов. Жившего в XVIII веке Иоганна Альбрехта назначили директором Академии наук. И он, немец по своей природе, чувствуя в Академии засилье иностранных ученых, начал проводить реформы, двигать молодежь – национальные кадры. Среди его протеже – Михайло Ломоносов.

Еще один Корф – Модест Андреевич был директором Публичной библиотеки.

А Павел Леопольдович Корф приобрел в конце XIX века поместье Ириновку и начал промышленную добычу торфа. Санкт-Петербург строил заводы и большие дома. Торф, по сути, был идеальным для своего времени источником энергии и тепла. И его требовалось все больше и больше.

Воодушевленный Павел Леопольдович обратился в Комитет министров с просьбой разрешить ему строительство железной дороги «по упрощенному, американскому образцу». Речь шла о первой в нашей стране узкоколейке протяженностью 34 километра – от торфоразработок до Санкт-Петербурга. Революционность обращения заключалась в том, что предполагалось прокладка первой частной железной дороги.

Комитет министров просьбу удовлетворил при ряде условий. В частности, предприниматель должен регулярно платить налоги, обеспечивать перевозку почты, войск и арестантов. При этом государство обязалось компенсировать по полному тарифу перевозку казенных грузов и людей. Льготами пользовались только офицеры и врачи.

По построенной и открытой в 1892 году дороге пошли не только грузы торфяного барона. Ею охотно пользовались и дачники, облюбовавшие участки у Ладожского озера. Поэтому пустили не только грузовые, но и пассажирские составы. Дорога привлекла инвестиции от многих купцов. Среди них был Павел Александрович Всеволожский, выделивший на строительство деньги при условии, что одой из станций будет дана его фамилия. Так появился город Всеволожск.

Значение дороги все возрастало. А в годы Великой Отечественной она стала играть первостепенную роль в обеспечении блокированного Ленинграда. По ней прошла сухопутная часть знаменитой Дороги жизни, а добываемый торф снова стал «хлебом» для печей домов и заводов.

Но к концу ХХ века добыча торфа прекратилось. Дорогу закрыли. Последние участки были разобраны в 1998 году.

Всего чуть больше века проработала магистраль. Сегодня мало что напоминает о ней. Но Ириновская узкоколейка дала жизнь городу Всеволожску. О Павле Александровиче Всеволожском напоминает и построенный им храм Спаса Нерукотворного Образа.

Сохранилась бывшая усадьба барона. Большой дом мало напоминает круспилский замок, но так же является памятником своей эпохи. Сейчас в нем расположилась Ириновская больница.

А самый уникальный памятник в Ириновке не рукотворный, а природный – старый дуб. Ученые утверждают, что ему около 200 лет. А значит, он помнит многие события, происходившие в XIX и XX столетиях. Сегодня дуб официально признан памятником природы России.

История рода Корфов – еще одно напоминание о том, как все тесно взаимосвязано в этом мире. Старые замки время может и разрушить, а вот добрые дела людская память хранит с благодарностью.

Анатолий Аграфенин